АВГУСТИН АВРЕЛИЙ БЛАЖЕННЫЙ (Augustinus Sanctus) (354—430) — раннехристианский богослов и мыслитель, представитель зрелой патристики, явивший значительное влияние равно как в формирование христианского духовного канона, так и в развитие западной культуры в целом. Святой Августин — пожалуй, самый значительный христианский мыслитель вслед за апостолом Павлом.
Его память отмечается:
- Русской православной церковью 15 (28) июня.
- Католической церковью – 28 августа.
Биография Августина Блаженного
Августин Блаженный появился на свет в римской глубинке Нумидии (сегодня это территория Алжира) в семье некрупного землевладельца и идолопоклонника Патриция и христианки Моники. Под влиянием Моники супруг незадолго до смерти принял крещение и обратился к христианству.
У Августина был по крайней мере один брат или сестра, но он был единственным, кто получил образование, так как зачастую родителям приходилось занимать деньги, чтобы заплатить за обучение сына.
Вначале он учился в родном городе, затем отправился в Карфаген – величайший город Римской Африки. Августин Аврелий получил гуманитарное образование и преподавал риторику. Преподавать он начал в Карфагене и делал это на высочайшем уровне.
В то же время в Карфагене, он написал свою первую короткую философскую книгу, которая, к сожалению, не дошла до нас.
В возрасте 28 лет беспокойный и честолюбивый Августин покинул Африку, чтобы сделать карьеру в Риме.
Он преподавал там недолго, так как вскоре был назначен в качестве профессора риторики в Милан, который в то время являлся резиденцией императора и де-факто столицей Западной Римской Империи.
Он увлекался трудами Гортензия и Цицерона, а также был сторонником манихейства – религиозного учения, опиравшегося на специфическое понимание Библии. Утратил интерес к данному учению после встречи с его духовным лидером, который не смог ответить на его вопросы, касающиеся некоторых плоскостей понимания Библии и Бога.
Вскоре Августин Аврелий увлекся неоплатонизмом и особенно идеей Бога как нематериального трансцендентного Бытия. Интерес к богословию подогревался еще и тем, что в ходе анализа риторических аспектов различных проповедей, а в частности проповедей епископа Амвросия Медиоланского, Августин проникся христианским вероучением.
Ключевым моментом, склонившим Августина к принятию христианской Веры стало его знакомство с Посланием апостола Павла к Римлянам.
В 387 в возрасте тридцати двух лет Августин Аврелий принял крещение от руки Амвросия, тем самым присоединившись к религии своей матери.
Карьера Августина в Милане, однако, не заладилась. Крах карьеры Августина Аврелия в Милане был связан с усилением его религиозности. Все его труды, начиная с этого времени были проникнуты христианскими идеями.
Через 2 года он оставил свою преподавательскую должность в Милане и вернулся в родной город с женой и сыном. Вскоре жена ушла от него к любовнику из низшего сословия. Через некоторое время умер его сын-подросток.
Уход жены и смерть сына опустошили его, а потому Августин в возрасте 36 лет отправился в качестве младшего священника в Приморском городе Гиппон. Гиппон был торговым городом, небогатым и бескультурным.
Вскоре он основал монашескую общину в Гиппоне, где в течение тридцати пяти последующих лет был епископом. Со временем небольшой монастырь превратился в уважаемую богословскую семинарию.
Августин Блаженный много полемизировал с манихейством, а также с донатизмом и пелагианством. Он часто участвовал в публичных диспутах, в которых отстаивал христианские каноны. Годы жизни Августина Блаженного после принятия им христианства считаются образцом христианского служения.
В православии Августин Аврелий признан блаженным, в католицизме — святым и Учителем Церкви.
Святой Августин Филипп де Шампань
Августин Блаженный считается автором устава, которым руководствуются некоторые монашеские ордены католической церкви. К примеру,
- Орден каноников-обсервантов (августинцы-каноники)
- Орден отшельников Святого Августина (августинские братья)
- Ассумпционисты
- Женские монашеские конгрегации августинок.
Книги его были широко распространены по всему Средиземноморью. Несмотря на свою известность, Августин умер в бедности. Однако, его прижизненная привычка каталогизировать и категоризировать свои книги привела к тому, что практически все его наследие дошло до нашего времени.
Труды Августина Блаженного
Труды Августина Блаженного отличаются концентрацией идей. Даже если бы из его работ до нашего времени дошла только одна, мы все равно считали бы его величайшим христианским богословом.
Тем более, что до нас дошли почти все его произведения. А это — более пяти миллионов слов. Августин Блаженный был настоящим мастером слова.
Его тексты имеют редкую силу – они привлекали и вдохновляли его современников, но не меньшее влияние они имеют и на нас.
Его богословский стиль по образности уступает, вероятно, только самой Библии. Его труды и сегодня имеют высокую актуальность. Он обладал уникальный даром писать как на высоком теоретическом уровне для самых взыскательных читателей, так и творить огненные проповеди для менее искушенных читателей.
Литературное и богословское наследие Августина Блаженного велико. Оно включает как минимум 224 письма, около 500 проповедей, дохристианские и христианские произведения. К наиболее известным относятся следующие труды Августина Блаженного.
- Исповедь,
- О граде Божьем,
- Против академиков (скептиков),
- О жизни блаженной,
- О порядке,
- Монологи,
- О бессмертии души,
- О количестве души
- Об учителе,
- О музыке,
- Об истинной религии,
- О пользе веры,
- О свободной воле,
- Против Фавста,
- О духе и букве.
Наиболее значительными произведениями Августина Блаженного являются “ Исповедь” (ок 400 г) и “О граде Божьем” (примерно 413—426гг).
Философия и учение Августина Блаженного
Если анализировать философские позиции Августина Блаженного, то можно охарактеризовать его как творца, который адаптировал существующие на тот момент философские традиции латинского мира к появившимися не так давно христианскими идеям. Он создал синтез христианской, римской и Платоновской традиции, тем самым определив дальнейшее развитие всей европейской философской традиции.
Идеи Августина Блаженного оказали весьма значимое влияние на формирование христианского богословского канона. Авторитет его личности в вопросах теологии и философии был тотальным — вплоть до томистской парадигмы.
Традиция августинизма в рамках средневековой схоластики во многом определила философское развитие Европы еще на многие века.
Таким образом, Августин Блаженный — один из основоположников догматической теологии.
Приведем один пример в поддержку данного аргумента.
В своем трактате “О Троице”, написанном в 399—419 гг, Августин Блаженный излагает тексты Священного Писания, на базе которых конституирован Никейский Символ веры. Трактовка Августином Блаженным проблемы Троицы следующая:
в основе соотношения Божественных ипостасей (сущности Троицы) лежит имманентный внутренний диалог самосозерцания и самопознания, общения и любви. Сущность Бога реализуется в процессе данного диалога.
Такая трактовка Троицы дала развитие эмоционально-психологической составляющей христианства. Для философии это стало зарождением традиций имманентизма и диалогизма.
Важнейшим моментом учения Августина Блаженного выступает также концепция соотношения веры и рационального знания. Вера, согласно Августину Блаженному, есть
исходное основание любого знания.
В поддержку этой концепции Августин говорит:
“… разве учитель будет стараться объяснить темные места у Вергилия, если прежде того не поверит в значительность Вергилия. Точно так же и читатель Святого Писаний должен уверовать в их авторитет прежде, чем научится их понимать”.
Основываясь на библейском утверждении
“покуда не уверуете, не уразумеете” (КНИГА ПРОРОКА ИСАИИ, глава 7)
Августин Блаженный приводит в качестве основания этому презумпцию “верую, дабы понимать”. Эта идея стала программным каноном христианской ортодоксии по отношению к проблеме соотношения веры с рациональной критикой.
Полемические труды Августина Аврелия Блаженного, созданные как критика на манихейство и пелагианство, являются огромным шагом в развитии христианской экзегетической традиции, так как полемика сводится к толкованию фрагментов Библии.
Трактат Августина Блаженного “О Книге Бытия дословно”, написанный в 401—414 гг, считается шедевром экзегетической литературы. Трактат “О христианском учении” можно рассматривать как руководство к толкованию Библии.
В трактовке самой природы философского знания Августин Блаженный творил в русле римской традиции «прикладного» подхода к философии. Августин Блаженный создает концептуальную модель универсума, основой которой является учение о Боге как о “совершенном Бытии”.
Важным моментом в философии Августина Блаженного является идея возможности выведения бытия Бога как абсолютного из самодостоверности человеческого мышления.
Августин Блаженный конституирует идею изначально сотворенных Богом “потенций”, в “надлежащее время” обретающих статус действительного бытия, т.е. “семенных логосов” как своего рода оплодотворяющих смыслов.
Такой подход предвосхищает современную философию.
Взгляды Августина Блаженного
Взгляды Августина Блаженного изложены на тысячах страниц. Он известен в христианской традиции как учитель благодати. Здесь интересен его взгляд на внешнюю и внутреннюю благодать.
Августин Блаженный считает благодать необходимой для восстановления человеческой природы, которая была повреждена грехопадением.
Исцеление человека и его воли, по мнению Августина Аврелия Блаженного, может исходить лишь от Христа.
Августин Блаженный считает, что спасение человека зависит лишь от действия Божьей благодати в человеческом сердце. Здесь богослов вводит свои знаменитые, основанные на утверждении свободы человеческой воли, категории неспособность согрешать и способность не согрешать.
Интересны и взгляды Августина Блаженного на исторический процесс, концепция которого дана как учение о двух градах — земном и небесном. Град земной основан на любви к себе и персонифицируется в фигуре Каина.
Град небесный основан на любви к Богу и персонифицирован в образе Авеля. История же рассматривается как процесс, целью которого является достижение “вечного мира в Боге”.
Тогда “церковь воинствующая” превратится в “церковь торжествующую”.
Таким образом, взгляды Августина Блаженного основаны на евангельском понимании милосердной любви — высшей формы развития чувственного потенциала человека. Только такая любовь может придать смысл остальным проявлениям человека – языку и мышлению.
В то же время, Августин Блаженный отражает остроту и условности человеческого бытия, сосредоточенного на индивидуальном опыте человека.
Его христианин стоит в одиночестве перед Богом, он заключен в тюрьму своего тела и душа его мучительно осознает это. Человек не знает себя, пока Бог не соизволит показать ему его сущность, и даже тогда нет уверенности в познании.
Его взгляды на сексуальность и месте женщины в обществе тоже имеют корни в одиночестве и страхе человека перед отцом и Богом.
Влияние Августина Блаженного в Средние Века трудно переоценить. Тысячи его рукописей находилось в библиотеках Европы и Африки, в некоторых крупных библиотеках имелось по несколько сотен его книг, больше, чем какого-либо другого писателя.
Источник: http://bibliya-online.ru/avgustin-blazhennyy-filosofiya-idei-i/
Vikent — Августин (Блаженный Августин)
«Знаменитое обращение Августина запечатлено в его «Исповеди», которую часто называют первой настоящей автобиографией. Читая эту книгу, можно ощутить внутреннюю борьбу и тревожную саморефлексию, которой нет в античных текстах.
Похоже, что медленная алхимия книжного «я» в итоге дала результат. До своего обращения Августин, по его собственным словам, был страстным приверженцем манихейства, крайне дуалистического варианта гностической религии, которая противопоставляла мир света миру материи.
Разочарованный посредственностью манихейских учителей, Августин открыл для себя неоплатонизм, умозрительная духовидческая религия которого дала ему мистическое видение «не-изменного света» Бога.
Томясь по платоновскому преодолению тяготения, Августин тем не менее пришёл к выводу, что плоть не может быть преодолена без милости христианского Бога.
К сожалению, его гордыня и рано пробудившаяся похоть не давали ему принять ярмо аскетизма Иисуса, и этот конфликт подверг молодого человека глубоким экзистенциальным страданиям.
Однажды, когда его «внутреннее я» почувствовало себя подобно «дому, враждующему с самим собой», Августин упал в саду рядом со своим домом и заработал то, что мы сегодня называем нервным расстройством. Зарыдав, он услышал в отдалении детский голос, поющий один и тот же бессмысленный куплет: «Tolle, lege, tolle, lege» («Возьми и прочти, возьми и прочти»).
Восприняв этот куплет как послание Бога, Августин вошел в дом и, прибегнув к популярной в древнем мире разновидности гадания, открыл на случайном месте Послания Павла, и его взгляд произвольно выхватил: «…положись на Господа Иисуса Христа, и не потакай плоти в её желаниях» (Рим. 13:14).
Августин получил избавление. Он родился заново, душа его освободилась от порывов природы благодаря бесплотному посланию книги.
Каракули шумерских бюрократов выросли в мистический механизм Слова Божьего, достаточно могущественного для того, чтобы задевать крупицы внутренней сущности — и доказать, что смиренный инфотехник может со временем подвергнуть сокровенное «я» перезагрузке».
Эрик Дэвис, Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху, Екатеринбург, «Ультра. Культура», 2008 г., с. 54-55.
«Что же касается существа дела, то неприемлемое с христианской точки зрения понимание идей как самостоятельных сущностей было уже в достаточной мере отмечено его иудейскими и языческими предшественниками, облегчая ему возможность непосредственного продолжения традиции: метафизические сущности Платона, как бы уже преднаходимые «демиургом» в осуществляемом им процессе формирования мира (подлинной греческой мифологии было чуждо понятие «творения» в библейском духе), рассматриваются — даже если мы совершенно отвлечёмся от их переосмысления в стоической и перипатетической философии — уже Филоном Александрийским как имманентные божественному духу, как его собственные создания, а Плотин решил спор о том, существуют ли они внутри или вне Нуса, в пользу первого представления. Таким образом, Августину оставалось, в сущности, лишь заменить безличный мировой дух неоплатонизма личным Богом христианства, чтобы прийти к приемлемому с его точки зрения пониманию, которое и стало определяющим для всего средневековья: «Идеи — это постоянные и неизменные прообразы и принципы вещей, которые сами не образованы. Они поэтому вечны, пребывают в одном и том же состоянии и заключены в уме (intelligentia) Бога. И в то время, как сами они не возникают и не исчезают, все возникающее и исчезающее образуется согласно им». Существование идей вытекает из того, что Бог создал мир согласно ratio, который в соответствии с разнообразием отдельных вещей и существ может мыслиться лишь индивидуализированным, а они могут быть представлены лишь как содержания самого Божественного сознания, допустить же наличие внебожественных образцов, с которыми должно было сообразовываться божественное творчество, было бы равносильно поношению Бога. Идеи, которым, согласно платоническому взгляду, во всех отношениях присуще абсолютное бытие, превратились в ходе этого развития, завершённого Августином, в принадлежность творческого мирового духа, а в конечном счете — в мысли личного Бога».
Эрвин Панофски, Idea: к истории понятия в теориях искусства от античности до классицизма, СПб, «Аксиома», 1999 г., с. 25-26.
Именно у Августина неоплатоновское учение об экстазе как высшем способе познания перерастает в христианское учение об озарении.
«Блаженный Августин наметил 7 ступеней восхождения к мудрости, а именно: страх Божий, порождаемый «творческой силой смерти»; благочестие, приводящее к вере в Священное Писание; знание, основанное на изучении библейских текстов; «сила», направляющая человека на отречение от мира; любовь к ближнему и врагу своему; чистота сердца, позволяющая видеть Бога внутренними очами и любить истину более себя самого; наконец, истинная мудрость — седьмая, высшая ступень, — наполняющая душу покоем, миром и любовью».
Культурология: люди и идеи, М., «Академическпй проект», 2006 г., с. 5.
«По подсчётам самого Августина, до 427 г. он написал 93 трактата общим объёмом в 232 книги, не считая огромного количества писем и проповедей (из последних до наших дней сохранилось пятьсот)».
Бычков В.В., Эстетика Аврелия Августина, М., Искусство», 1984 г., с.17.
Блаженный Августин — автор формулы, которая обычно в современных источниках приводится в сокращённом изложении: «Я сомневаюсь, следовательно, я существую»…
«… нельзя отказать в гениальности Аврелию Августину, открывшему тему развития личности («Исповедь») и человеческой истории («О граде божьем»).
[…] Однако личные переживания и трагедии Августина были переживаниями и трагедиями эпохи, они не были искусственно сконструированы в тиши […] Напротив, Августин лишь пересказал для грядущих поколений миф, известный в его время всем и каждому, письменно зафиксировал влиятельную идейную традицию эпохи, нашедшую выражение ещё в Посланиях апостола Павла и в Откровении Иоанна».
Касавин И.Т., Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания, СПб, Изд-во «Русского Христианского гуманитарного института», 1998 г., с. 192.
- Многие идеи Августина Аврелия господствовали в западноевропейской философии и католической теологии до XIII века (а ряд действует и сейчас), когда они начали постепенно вытесняться взглядами Альберта Великого и Фомы Аквинского.
- Исключение несущественных факторов при построении модели по Уильяму Эшби «Реальный маятник имеет не только длину и положение, он имеет также массу, температуру, электропроводность, кристаллическую структуру, химические примеси, некоторую радиоактивность, скорость, отражательную способность, прочность на разрыв, плёнку влаги на поверхности, заражённость бактериями, оптическое поглощение, упругость, контур, удельный вес и т.д.Требование изучить «все» эти факты неосуществимо, и в действительности никто никогда не предпринимал таких попыток.Нам необходимо выбрать и изучи…
Источник: https://vikent.ru/author/582/
Память — это путь к истине
Платон считал, что разум — это око, которое видит, если ему не мешают извне. Августин считал, что душа — это око, которое видит только тогда, когда благодать дает ему силы изнутри. Это не диалектические аргументы, а разговор души с Богом, который, по Августину, есть источник всякой мудрости.
В онтологическом доказательстве существования Бога Ансельм Кентерберийский использует подлинные аргументы Августина. Понятие о совершенном может исходить только от самого совершенного, то есть само понятие о совершенном свидетельствует, что совершенное существует.
В любом другом контексте, кроме учения Августина о душе, этот аргумент становится непонятным и бессмысленным.
Если Фома Аквинский доказывает существование Бога, рассматривая природу мира, то Ансельм Кентерберийский и Декарт берут за исходную посылку то, что личность воспринимает самое себя как нечто конечное и бренное.
Опыт конечного и бренного предусматривает бесконечное и вечное в качестве воображаемого контраста. Только наличие совершенного может убедить меня в моем несовершенстве, говорит Декарт. В его «Размышлениях о первой философии» (Meditationes de prima philosophia.
1641) нам слышится мощный голос Августина.
Мысли Августина о памяти — memoria — как самосознании и источнике знаний — несомненно связаны с Платоном и его учением об anamnesis.
Но христианин Августин не может принять утверждение Платона о предсуществовании души в качестве ключа к содержанию памяти.
Тем не менее, в своих ранних работах он почти готов принять платоновское учение о душе, настолько, что потом сам поправляет себя в «Пересмотрах».
Авустин без конца задается вопросом, где он находился до своего рождения (Исп. I. 6).
Он не может согласиться с образом ротационного порядка, при котором душа видит, забывает, вспоминает по мере того, где она находится в процессе реинкарнации.
И все-таки он считает, что учение о памяти — самое интересное во всем платонизме. То, что у Платона объясняло, каким образом человек мог получать знание об идеях, у Августина стало учением о сознании.
Метопа поставляет материал для «мышления» (cogitatio), которое перерабатывает то, что она получает (Рассужд. на Еванг. от Иоан. 23,11). В исходной точке она охватывает и знание, полученное из понятий. Память похожа на огромные палаты с укромными закоулками и тайниками (Исп. X. 8 и 17). Там хранятся собранные и рассортированные впечатления и понятия.
Там лежат и законы математики (Исп. X, 12). То же касается и счастья, и Бога мы находим их сначала в памяти и только потом встречаемся с ними. Воспоминания можно вызывать одно за другим, и прятать их тоже одно за другим. Можно вспоминать радости и печали. И если воспоминание о счастье может приносить боль, то и воспоминание о боли может приносить радость (Исп.
Таким образом, воспоминания — это не самое память; они обеспечивают нам доступ ко всему нашему опыту — и чувственным впечатлениям, и движениям души, и знанию. Memoria обладает протяжением, которое является предпосылкой любого понимания.
Это не только пространственное, но и временное протяжение, достаточно большое, чтобы мы могли удерживать происходящее, пока оно происходит. Протяжение дает нам возможность прокручивать картины вперед и назад так, что мы можем понимать свойства и масштаб вещей. Учение Августина о памяти касается не столько прошлого, сколько настоящего.
Из памяти проистекает все то, что мы знаем, но о чем не задумываемся. Память о настоящем куда более обширна и глубока, чем то, что мы помним о прошлом.
Математические законы и все понятия, не имеющие осязаемой связи с внешним миром, берутся нами из памяти.
Так и Менон в одноименном диалоге Платона помнит, строго говоря, вечные истины, а не только то, что принадлежит прошлому. Память, в понимании Августина, лишь частично связана с жизнью индивидуума.
Напротив, Августин пользуется памятью, чтобы объяснить, каким образом совершенно разные люди могут считать истиной одно и то же.
Бог тоже постоянно присутствует в нашей памяти, и мы просвещаемся о Нем через «внутреннего учителя». Помнить Бога — совсем не то же самое, что помнить какую-нибудь старую картину; это значит помнить что-то, что всегда «целиком присутствует во всем» (ubique totus).
Бог присутствует во всех вещах, но только человек через память может присутствовать в Боге. Следует заметить: речь идет не о том, что правильное мышление рано или поздно может привести к Богу. Правильное мышление уже опирается на «просвещение» Бога и Его премудрость.
Ибо Бог есть первопричина жизни души, так же как душа есть первопричина жизни тела. Поэтому дело не в том, чтобы доказать Его существование, а в том, чтобы найти Его. Ибо Он есть «Свет, освещающий сердце мое; Хлеб для уст души моей, Сила, оплодотворяющая разум мой и лоно мысли моей» (Исп. 1,13).
Вот почему память — единственный надежный способ приблизиться к Богу.
Кроме того, память наличествует сама по себе (Исп. X, 16).Она может частично охватить собственный объем и смотреть на себя извне. Как самосознание, память интуитивна и мгновенна. Она — важнейшее содержание самой себя (О Троице, X, 11). На самом деле помню я, но я помню не все. Я не полностью распоряжаюсь собой (Исп.
X, 8). Таким образом, я, думающий, и то, что я думаю, совсем не одно и то же (О Троице, X, 4). Ибо я могу помнить, что что-то забыл, и могу забыть, что я что-то помню. И все-таки, источники «всеобщего согласия» (consensus omnium) находятся в памяти. Иначе почему все люди имеют одни и те же разумные знания? (О своб. реш. II,8).
Учение о памяти пересекается и конкурирует с другой теорией Авустина, которой мы уже касались, а именно с учением о Божественном «просвещении» познания — iiluminatk). «Ты не осветил еще мрака, в котором я пребывал» (Исп. VII, 1).
В книге «Пересмотры», написанной в зрелом возрасте, Августин отказывается от memoria в пользу illuminatio (Переем. I, 4). Теперь он говорит, что люди едины скорее потому, что все они владеют частицей света истины, чем потому, что они когда-то знали все, но потом это забыли.
«Свет очей моих, — и того нет у меня» (Пс. 37,11). «Ибо он был внутри, а я жил вовне» — intus enim erat, ego autem foris (Исп. VII, 7). Учение об illuminatb рано возникает в творчестве Августина. Первый раз о нем говорится в трактате «О блаженной жизни» (4, 35) и вскоре после того в «Монологах» (II, 20).
Но только в поздних работах оно становится доминирующим и принимает на себе все больше функций памяти.
С помощью библейских цитат явно легче обосновать учение об illuminatb, чем учение о memoria. В трактате «О Троице» все эти мотивы собраны воедино: «Мы просвещаемся, когда становимся частью Слова, то есть в той жизни, которая есть свет человеческий» (IV, 2).
Но это не значит, что Августин вместе с учением о памяти отодвигает в сторону и весь неоплатонизм, потому что сама идея об истинности знания, которое зависит от источника света, принадлежит Платону.
Здесь толкования на Пролог Иоанна сталкиваются с философским прочтением платонизма (Исп. VII, 9; О граде Бож. X, 2). Ибо Христос, который есть «премудрость» Божия и Слово (verbum) Божье, — это свет, посланный в темноту.
Чтобы подтвердить, что Слово стало плотью и обитало с нами (Иоан. 1,14), Августину приходится обращаться к сочинениям платоников.
Только свет и просвещение им делают возможным постижение вечных истин. Бог вносит свой вклад в человеческое познание, просвещая неизменяемые предметы мысли.
Августин называет Бога «Отцом света мысли»: pater intelligibilis lucis и «Отцом нашего просвещения»: pater illuminationis nostrae, как это звучит во вступительной молитве к «Монологам».
«Просвещение» не только усиливает человеческие способности к познанию, но показывает людям их самые ценные и необходимые объекты так же, как солнце показывает глазу все видимое (О Троице, XII, 15; Письма, 120, 2). Уже в «Монологах» Августин использует платоновскую модель подобия солнцу.
Отсюда идет основная аналогия между солнцем и видимым, премудростью Божией и воображаемым. Дух называется оком души (Рассужд. на Еванг. от Иоан. 35, 3). Таким образом Бог — и соучастник нашего познания, и присутствует в нем. Возможно, незнание объясняется нашими собственными потемками (Исп. X. 5). Ибо только чистое сердце может увидеть то, что показывает свет (Монол. I, 6).
Метопа — это «желудок души» — venter animi ( Исп. X, 14). Memoria охватывает все, что содержится «внутри» — intus, а не «вовне» — foris. Августин полагает, что внутреннее лучше внешнего.
Многое указывает на совпадение между cogito Декарта и различными высказываниями Августина о сомнении и самосознании. Начиная с его первых работ, в которых он выступал против скептиков (Монол. II, 1; Об ист. рел.
39,73), и до самых последних (О граде Бож.
XI, 26; О Троице, X, 10 и XV, 12) главной темой для Августина является неискоренимый и несомненный характер самосознания, Нельзя отрицать существование сознания, тем самым одновременно не подтверждая его. Никто не может сомневаться в собственном существовании.
Он говорит Jam dubitatio ubi nisi in animo est? — «Где есть сомнение, как не в душе?» (Об учит. 3). Во всем, что находится вовне, можно сомневаться, но не во внутреннем, не в самосознании. Поэтому Августин считает, что внутреннее — это условие для внешнего.
Источник: https://progs-shool.ru/avgustin-bespokojnoe-serdce/636-pamyat-yeto-put-k-istine.html/5
Читать
Введение. Средневековая христианская философия в американских университетах
Американские высшие учебные заведения делятся на государственные и частные. Государственные четырехгодичные колледжи и университеты[1] находятся в ведении правительства штата[2] и подчиняются ему. Церковь в Америке отделена от государства, поэтому государственные университеты, т. е.
находящиеся в ведении правительства, являются «светскими». Частные университеты не имеют отношения ни к одной правительственной организации. Среди частных университетов есть разделение на светские и религиозные учебные заведения.
Религиозные университеты принадлежат еврейским, протестантским или католическим религиозным организациям и управляются ими; они следят за тем, чтобы высшее образование включало религиозные предметы или было сосредоточено на них.
Большинство религиозных университетов принадлежат Римской Католической церкви; в Соединенных Штатах 211 католических высших учебных заведений.
В XX веке в американских светских университетах мы наблюдаем три главных философских течения или движения, каждое из которых имеет свою историческую родину. Несомненно, наиболее влиятельным на протяжении большей части столетия движением, хотя оно со временем и потеряло силу, была аналитическая философия (напр.
, Рассел, Мур, ранний Витгенштейн), включая такие поздние её формы, как логический позитивизм (напр., Шлик, Карнап, Айер, Хеар, занимавшие более критическую позицию Куайн и Стросон) и лингвистическую философию (напр., поздний Витгенштейн, Райл, Остин, Серль)[3].
Зародившись в Англии и продолжая там господствовать, это движение получило распространение и в Соединенных Штатах, поэтому его иногда называют англо-американской философией.
Термин «континентальная философия» объединяет такие различные движения, зародившиеся и господствующие в континентальной Европе, как феноменология (Гуссерль, Хайдеггер, Мерло-Понти), экзистенциализм (Хайдеггер, Сартр, Камю), герменевтика (Хайдеггер, Гадамер, Рикер) и постмодернизм (Лиотар, Фуко, Деррида).
Философия Хайдеггера в каком-то смысле объединяет эти течения, и, несмотря на то что с континентальной философией Америка познакомилась позднее, чем с аналитической, влияние первой постоянно росло, — особенно это справедливо для постмодернизма в последние годы. Только третье течение, прагматизм, родилось в самой Америке. Пирс, Джемс, Дьюи и Рорти представляют «американский» подход к философии и образованию.
Неудивительно, что при господстве этих трех главных направлений интерес к средневековой философии в американских университетах рос медленно.
В целом эти движения, в особенности аналитическая философия, противостояли метафизике и попыткам примирить веру и разум — главным заботам средневековой философии.
Поэтому в начале столетия средневековая философия редко входила в учебный план государственных и нерелигиозных частных университетов.
Даже при преподавании истории философии в те годы было довольно обычным делом начинать с Декарта, или начинать с греков, но при этом совершенно опускать средневековый период. Средневековая философия рассматривалась, прежде всего, как религиозный феномен, скорее теология, чем философия, и поэтому не считалась подходящим предметом для американских светских университетов.
«Aeterni Patris» (1879), энциклика папы Льва XIII, рекомендовавшая католическим университетам изучать «схоластическую» или средневековую философию, по-видимому, служила одним из оправданий того мнения, что средневековой философии не должно быть места в американских светских университетах.
Энциклика Льва XIII способствовала быстрому развитию изучения средневековой философии в европейских католических университетах, таких как Католический университет в Лувене (Бельгия).
В год выхода «Aeterni Patris» в Америке по образцу Лувена было основано первое высшее католическое учебное заведение в Соединенных Штатах — Американский Католический университет, который вскоре стал центром изучения средневековой философии.
То, что энтузиазм по поводу средневековой философии зародился внутри церкви, способствовало распространению мнения, что серьезное отношение к средневековой философии противоречит задачам американских светских университетов, поскольку религиозное образование, в отличие от католических университетов, не было целью светских учебных заведений, а средневековая философия была частью религиозного образования. Средневековую философию называли «католической», что ставило преграду между ней и американскими государственными университетами, наподобие той, что разделяет церковь и государство.
Главное событие, привлекшее внимание светских научных кругов Америки к средневековой философии, произошло во Франции и неожиданным образом было связано с именем Декарта. Исследование источников философии Декарта, предпринятое Этьеном Жильсоном, привело его к выводу, что Декарт испытал гораздо большее влияние схоластической философии, чем считалось ранее.
Сочинения Жильсона «Схоластическо-картезианский индекс» (Index scolastico-Cartésien, 1913), «Свобода у Декарта и теология» (La liberté chez Descartes et la théologie, 1913), комментарий к «Рассуждению о методе» (Discours de la méthode, Commentaire, 1925) и «О роли средневековой мысли в формировании философской системы Декарта» (Études sur le rôle de la pensée médiévale dans la formation du système Cartésien, 1930) опровергали воззрение, основанное на высказываниях самого Декарта, что средневековую философию можно не принимать во внимание и что философия Нового времени начиналась на пустом месте. Труды Жильсона о Декарте, написанные им в период работы в Сорбонне, столице секулярного академического мира, внесли значительный вклад в то, что средневековая философия заняла свое место в истории философии. Разрыв между средневековьем и современностью уже не представлялся столь очевидным и стал важным предметом исследования. Избрание Жильсона во Французскую академию в 1929 г. укрепило его научную репутацию в Европе; изучение средневековой философии стало считаться достойным занятием в светском научном мире.
Последствием открытий Жильсона стало также и то, что он перешел от изучения философии Нового времени к средневековой философии: средневековая философия не только представлялась ему более важным предметом, чем считал Декарт, но и более интересным.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=179232&p=8
Августин как интерпретатор Платона. Безличность «мира идей» и личность Бога
Августин придал трактовке души особый характер: считая душу орудием, которое правит телом, он утверждал, что ее основу образует воля, а не разум. Тем самым он стал основоположником учения, названного позже волюнтаризмом.
По мнению Августина, воля индивида зависит от божественной и действует в двух направлениях: управляет действиями души и обращает ее к себе самой. Все изменения, происходящие с телом, становятся психическими благодаря волевой активности субъекта. Так из «отпечатков», которые сохраняют органы чувств, воля создает воспоминания.
Все знание заложено в душе, которая живет и движется в Боге. Оно не приобретается, а извлекается из души опять-таки благодаря направленности воли. Основанием истинности этого знания служит внутренний опыт: душа поворачивается к себе, чтобы постичь с предельной достоверностью собственную деятельность и ее незримые продукты.
Идея о внутреннем опыте, отличном от внешне го, но обладающем высшей истинностью, имела у Августина теологический смысл, поскольку предполагалось, что эта истинность даруется Богом.
В дальнейшем трактовка внутреннего опыта, освобожденная от религиозной окраски, слилась с представлением об интроспекции как особом, присущем только психологии, методе исследования сознания. Августин доказал принципиальную непознаваемость Бога. Т.к.
уподобить свой ум объекту можно, если объект близок нам по уровню своей организации или слабее нас. Подобное познается подобным. Образ создается умом из «субстанции души». Воспроизвести такую сложную организацию как Бог, считает Августин, человеку принципиально не возможно. Можно лишь придумать упрощенный его образ, способный уместиться в ограниченных формах нашего ума.
Разрыв в иерархической сложности между Богом и человеком приводит Августина к признанию необходимости веры без понимания. Вера не отрицает понимания в тех сферах, где оно возможно. Но вера шире понимания. Вера в существование объекта есть условие его понимания. В Бога мы можем только верить. Понять его, нам не дано.
Отталкиваясь от платоновской концепции души, Августин серьезно ее перерабатывает в соответствии с задачами христианства. Он отказывается от платоновских представлений о вечном и фатальном круговороте душ, о перевоплощении душ в тела животных и растений.
Очистившимся душам приписывается возможность вечного блаженства в слиянии с Богом. Так Августин толкует платоновский образ контакта душ с идеальным миром. Истинный катарсис, очищение и наслаждение, достигаются душой в ее приобщении к Богу.
Эта идея становится основой психотерапевтической технологии христианства в форме молитвы и стремления чел-ка к духовному слиянию с Богом.
Платоновские «идеи» как прообразы вещей теряют у Августина свое самостоятельное существование и трактуются как идеи в уме Бога, замысливающего и создающего мир. Учение Платона об Эросе как энергетическом наполнении природы преобразуются у Августина в учение о любви к Богу. Платону определяется его историческое место в роли предшественника христианской философии.
Очеловечивание христианством платоновского «мира идей» и логоса и их преобразование в человекоподобного Бога, очевидно, связаны с интериоризацией родовой души в индивидуальную психику. Индивид все более ясно ощущает себя личным творцом своих взглядов и представлений, автором картины мира и образов вещей.
Платоновский «мир идей» и безличностный логос были проекцией на космос того, как чел-к ощущал родовую душу, т.е. нелокальную систему детерминации своих взглядов, мифов и действий. «Мир идей2 – это онтологизированный и абсолютизированный «до неба» безличностный соц. дух, управляющий жизнью родового чел-ка.
Совсем другое следствие вытекает из наблюдения себя как личного и индивидуального созерцателя и создателя своих образов. Мои образы и представления – это мир психики, творимый лично мной как субъектом.
И пытаясь представить «за экраном» видимого мира детерминирующий его источник, чел-к все более склоняется приписывать автору мирового образа человеческий облик, описать этого автора подобным себе, конструирующему образы вещей.
Источник: https://studopedia.ru/13_88634_avgustin-kak-interpretator-platona-bezlichnost-mira-idey-i-lichnost-boga.html
Загрузка...
