П. Чаадаев и его философия — краткое описание жизненного пути и развитие в период духовного кризиса

Религия, вера, нравственность… Бескрайние темы. Необъятные. Нескончаемые. Ведь в них заключена сама наша жизнь.

Да и как этим вопросам не быть основополагающими, если мы то и дело задумываемся о себе, своём предназначении, пытаемся найти своё место в мире? Какие-то идеи мы черпаем из трудов мыслителей прошлого или наших современников, а иной раз проводим параллели с собственными мыслями, чтобы приблизиться к важному для нас ответу. Нет, ответы мы получаем далеко не всегда. А на поверхности ли они? И однозначны ли?

В этом и состоит прелесть поглощения мыслей тех, кто пытался проникнуть в глубинные пласты человеческого бытия.

Его труды были запрещены к публикации в царской России, а из знаменитых восьми философических писем при жизни его увидело свет лишь первое, опубликованное в 1836 г.

В нём мыслитесь решительно заявил, что русский народ был порабощен и оторван от прогрессивного умственного движения той поры, которое «только и стремилось установить единство человеческой мысли».

Вместо мировой идеи его направили за нравственным учением «к растленной Византии, к предмету глубокого презрения» европейских народов.

И поэтому «мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили» [Первое письмо].

Разумеется, на фоне триумфа внешней политики Николая I, почившего на лаврах победы над Персией, Турцией и Польшей, в глазах чиновников такие речи выглядели «безумием». Однако же они вызвали бурные дискуссии в среде русской интеллигенции, тем более что сам П.

Чаадаев к тому времени уже был хорошо известен. И благодаря своему происхождению из знатной дворянской семьи, и благодаря воинской удали, проявленной в годы Отечественной войны, и благодаря своим активным связям с оппозиционерами и членами тайных обществ.

Но не только политическое кредо П. Чаадаева будоражило мыслящие умы России. Предметом обсуждений становились его взгляды на религию, историю и науку. Причем «басманный философ», как его позднее окрестил Николай Ульянов (в Москве он жил в доме Левашевых на Новой Басманной), не воспитывал учеников и последователей.

Герцен и многие другие выдающиеся личности не просто находили в нём вдохновение, но и перенимали у него новый для России способ восприятия и прочтения действительности.

Вчитываясь в письма П. Чаадаева и другие его сочинения, он предстает, на первый взгляд, религиозным философом. Проблемы веры, нравственности, свободы воли имеют для него наиважнейшее значение. Более того, одной из первейших проблем своего времени он видит безбожие и антропоморфизм.

Но в его подходе нет ни малейшего намека на те положения религии, которые обычно становятся предметом богословских дискуссий и разделяют людей. Напротив, он верит, что человек способен избавиться от «совсем личного» сознания и приобрести «общее сознание, которое заставило бы его постоянно чувствовать себя частью великого нравственного целого?» [Седьмое письмо].

Но для этого необходимо осознание того факта, что ты являешься частью мироздания. Частью думающей, размышляющей, разумеющей.

«Бесполезность есть безличность, — раскрывает П. Чаадаев, — именно потому добро и красота связываются и сливаются в самой абсолютной и самой обширной идее нравственности».

В порядке нравственном, как и в природе, продолжает он, не совершается ничего такого, что не совершалось вчера.

Связь, «соединяющая явления нравственного порядка, та же, какая соединяет явления физические — непрерывность, преемственность» [Отрывки и разные мысли].

Наличие и действенность этой самой цепи может привести к становлению мира на земле. Мира для всех и каждого.

Ибо «истина едина: царство Божье» на земле — не что иное, как «прозрение и осуществление соединения всех мыслей человечества в единой мысли», которая «есть мысль самого Бога, иначе говоря, — осуществленный нравственный закон».

Вся «работа сознательных поколений предназначена вызвать это окончательное действие», являющееся пределом и целью всего, последней фазой «человеческой природы, разрешение мировой драмы» [Восьмое письмо].

Красивейшая формулировка, однако. Но что он вкладывает в этот самый закон? «Высший разум, — пишет П. Чаадаев, — выражая свой закон на языке человека, снисходя к нашей слабой природе, предписал нам только одно: поступать с другими так, как мы желаем, чтобы поступали с нами» [Второе письмо].

Фактически, П. Чаадаев вторит Библии, ибо сказано возлюбить «ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19:18), и в Евангелии констатируется: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6:31).

Эту же мысль прекрасно обыграл грузинский писатель Нодар Думбадзе, который устами своего героя выводит правило, названное им «Законом вечности»: «Душа человека во сто крат тяжелее его тела…

И потому мы, люди, пока живы, должны стараться помочь друг другу, стараться обессмертить души друг друга: вы мою, я — другого, другой — третьего, и так далее до бесконечности».

Но вернёмся к мыслям П. Чаадаева, называющего «абсолютное благо» незыблемым законом, «по которому всё стремится к своему предназначению: вот всё, что мы о нём знаем». Но если «руководить нашей жизнью должно понятие об этом благе, разве не необходимо знать о нём что-либо ещё?» [Второе письмо].

Согласно Чаадаеву, «истинную природу человека» составляет способность «просвещаться беспредельно», в чём и состоит «его превосходство над всеми созданиями». Но для возвышения «до свойств мыслящего существа» необходимо озарение личности «лучом высшего разума».

Дело тут в том, что каждый из людей — часть «единого обширного разума», заполняющего и пронизывающего мир, «в котором прошедшее, настоящее и будущее составляют одно неразделимое целое».

Где всё ведёт «к постижению природы такого разума, который не подчинен условиям времени и пространства» [Пятое письмо].

Поэтому Всевышний «явил себя» человеку «настолько, насколько это было необходимо для того», чтобы индивидуум «мог искать Его в этой жизни и найти Его в иной» [Отрывки и разные мысли].

Но так как «всякое мгновение жизни неразрывно связано со всей последовательностью моментов», её слагаемых, очевидна невозможность возвышения «собственными силами» до «познания закона», неизбежно должного «относиться к тому и другому миру».

Следовательно, «закон этот» может быть «нам преподан таким разумом, для которого существует один единственный мир, единый порядок вещей» [Второе письмо].

Пытаясь приблизиться к пониманию окружающей нас действительности, А. Чаадаев усматривает Божественный почерк во всем происходящем во Вселенной. «Сущность Бога в том и состоит, — пишет он, — что в Его всемогуществе исчезает всякое противоречие, и невозможное нам — возможно ему» [Отрывки и разные мысли].

«Астрономы, удостоверившись, что тела небесные подлежат закону тяготения и что действия этого закона могут быть вычислены, с точностью, превратили всю систему мира в геометрическую задачу, и теперь самый общий закон природы воспринимают при помощи некоторого рода математической фикции, под одним именем Притяжения, или Всемирного Тяготения». Но есть и «другая сила, без которой тяготение ни к чему бы не привело: это Начальный толчок, или Отталкивание».

Предположим, продолжает П. Чаадаев, что одна единственная молекула вещества, всего лишь единожды приняв произвольное движение, вместо стремления к центру своей системы отклонилась в сторону от радиуса, на котором находится.

Что же тогда произойдет? «Не потрясется ли тотчас весь порядок мироздания? Не сдвинется ли с места всякий атом в бесконечных пространствах?» Случись такое, все тела стали бы «по произволу в беспорядке сталкиваться и взаимно разрушать друг друга».

Поэтому нам остается осознать, что точно так, вовлекаясь всякий раз в «произвольные действия», мы «потрясаем все мироздание».

И эти ужасные опустошения в недрах творения производятся не только внешними действиями, но каждым нашим «душевным движением, каждой из сокровеннейших наших мыслей. Таково зрелище, которое мы представляем Всевышнему».

Во времена, когда наука помогала покорять силы природы и проникать в ее тайны, П. Чаадаев критикует попытки применить «научные» методы познания в области психологии и морали.

И винит он в этом, прежде всего, философов, смешавших «конечное с бесконечным, видимое с невидимым, поддающееся восприятию чувств с неподдающимся».

Но что ещё хуже, человек пытается увидеть в познаваемой им природе божественное, ибо «бессознательно мы ещё находимся под властью языческих представлений» и «человеку необходима точка соприкосновения между его ограниченным разумом и бесконечным разумом Бога, разделёнными беспредельностью» [Четвёртое письмо].

В этой роковой ошибке философии видит он причину того, что в христианстве закрепился «нечестивый догмат, в котором творение смешивается с Творцом, так что черта, навеки их разделяющая, стирается, дух подавляется огромной тяжестью беспредельного будущего, все смешивается и запутывается».

В день создания человека Бог «беседовал» со своим творением, внимавшим Ему. Таково, согласно П. Чаадаеву, «истинное происхождение человеческого разума», так как «психология никогда не отыщет объяснения более глубокого». Но в дальнейшем люди «частично» утратили «способность воспринимать голос Бога», что стало «естественным следствием дара полученной им неограниченной свободы» [Пятое письмо].

Что есть свобода? Можно ли дать ей одно вразумительное определение? Где проходят её границы? В какой области она действует и в каком объёме? Где грань между свободой и вседозволенностью? Вечные вопросы, порождающие сомнения и размышления.

Что мы считаем свободой для себя? А для других? Не бываем ли мы эгоистически избирательны в допустимости для себя того, что считаем неприемлемым для другим? И как мы определяем нашу свободу во взаимоотношениях с Богом?

Бог перестал быть центром его существования, центром человека стал он сам, а его “я” стало его богом» [Подчинение Божьему плану]. Убедив себя в «получении свободы», мы «потеряли из вида Бога», скатившись «до нечестия». И поэтому «в своём большинстве мы не осознаём наличие происходящего разрушительного процесса.

Мы не знаем пути назад к реальности, потому что мы потеряли из поля зрения высоты, с которых ниспали» [Святой Дух].

Чаадаев вопрошает, по какой причине Создатель «терпит всё это? Почему не выметет этот мир возмутившихся тварей? И ещё удивительнее, — зачем наделил он их этой страшной силой?» И сам же отвечает, что Бог именно «так восхотел», и «сотворив нас столь удивительным образом», Он также «одарил нас способностью знать, что мы противимся своему Создателю. Можно ли сомневаться, что, подарив нам эту удивительную силу, как будто идущую вразрез с мировым порядком, он не восхотел дать ей должное направление, не восхотел просветить нас, как мы должны её использовать?» [Четвёртое письмо].

Отношение П. Чаадаева к христианству порой противоречиво, но всегда искренне. Именно с христианским стремлением к истине он связывает великий успех «горделивой науки», и единение человечества он считает «предназначением христианства».

Но вместе с тем мыслитель не скрывает удовлетворённости тем, что прошли времена, «когда упорство сторон принималось за убеждение, а выпады сект — за благочестивое рвение».

Он протестует против «кодификации духа» и не приемлет, что «в религиозной жизни всё теперь основано на букве, и подлинный голос воплощенного разума пребывает немым» [Восьмое письмо].

Тут-то и подходит мыслитель, и вполне ожидаемо (в рамках его рассуждений), к проблеме разума и откровения.

«Перейдем к Магомету», — пишет П. Чаадаев.

Если подумать «о благе, вытекающем для человека» из ислама, то видно, что мусульманство «вместе с другими более сильными причинами» содействовало «уничтожению многобожия» на огромных территориях и даже в таких областях, «которые можно было считать недоступными влиянию общего движения разума», исламская идея «единого Бога и всемирного верования» приготовила «бесчисленное множество людей к конечным судьбам человеческого рода».

Поэтому необходимо признать, что, «несмотря на дань, которую этот великий человек заплатил своему времени и своей родине», он «заслуживает несравненно большего уважения людей, чем толпа бесполезных мудрецов, которые никогда не умели воплотить и использовать ни одного из своих измышлений, а лишь раздробили человеческое существо» вместо стремления «к объединению разрозненных элементов его природы».

Снисходительное отношение П. Чаадаева к исламу объясняется тем, что он считает магометанскую религию одним из «разветвлений» христианства. По его словам, «исламизм есть одно из самых замечательных проявлений общего закона; судить о нем иначе, значит не понимать всемирное влияние христианства, от которого он происходит».

Более того, именно близость ислама и христианства «заставляет нас смотреть на магометан как на естественных врагов». А между тем, замечает он, в Коране почти нет главы, «где бы не говорилось об Иисусе Христе».

Помимо того, арабская цивилизация «передала нашей» богатый материал, и это «следует рассматривать как косвенные пути, использованные провидением для довершения возрождения человеческого рода» [Седьмое письмо].

Чаадаева спустя десятилетия русский мыслитель Владимир Соловьев открыто заявит, что ислам «в самом деле есть здоровое и трезвое молоко», своими «общедоступными догматами и удобоисполнимыми заповедями» питающее народы, «призванные к историческому действию». Хотя и добавит, что народы эти ещё не доросли «до высших идеалов человечества», под которыми в России понимались христианские ценности [Магомет. Его жизнь и религиозное учение].

Сам П. Чаадаев верил, что «имя Магомета» будет произноситься «с глубоким уважением» и в нём будут видеть «благодетельное существо, кто всего более способствовал осуществлению плана божественной мудрости для спасения рода человеческого».

Тем не менее, как уже было отмечено, П. Чаадаев воспринимал ислам исключительно как результат способности христианства «принимать самые различные формы религиозного мышления».

Русские философы первой половины 19-го века ещё не имели возможности углублённо изучать ислам, но уже предпринимали смелые шаги для объяснения его места и значения в мировой истории.

И оценивать значимость этих шагов нужно, конечно же, не с позиции дня сегодняшнего, чтобы исполинские фигуры таких личностей, как Пётр Чаадаев, не искажались в кривом зеркале истории. За что, собственно говоря, и ратовал сам «басманный философ».

Источник: https://e-minbar.com/researches/filosofii-zhizni-petra-chaadaeva-ne-priznavavshego-filosofov

Христианская философия П.Я. Чаадаева

Для Чаадаева в его философии главное вовсе не живая душа, живой Бог и их связь, а мировое совершенство, мировой распорядок и общий закон, полная подчиненность которому и есть высшее благо.

«Та высшая жизнь, к которой должен стремиться человек, жизнь совершенства, достоверности, ясности, беспредельного знания, но прежде всего — жизнь совершенной подчиненности». «Вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей нас встать в порядок общий, в порядок зависимости.

Соглашаемся ли мы с этой силой, или противимся ей — всё равно, мы вечно под ее властью» И эту силу Чаадаев называет Промыслом Божьим, а тот «всеобщий распорядок», который она поддерживает — Небом.

Как свобода, личная воля («Я») человека являются непременными условиями его отношений с Богом, его любви к Богу, так несвобода и безличие есть непременные условия всеобщего господства «совершенного миропорядка»: только вещи, камни и безжизненные деревяшки идеально подчиняются «распорядку» и только из безликой, аморфной массы мировая сила может вылепить новые проявления «общего закона». Поэтому, вместе с «подчиненностью общему закону», для Чаадаева высшей ценностью являются как раз несвобода и безликость.

Слияние с миром и природой есть высшее благо для Чаадаева, а вовсе не обожание, не любовь к Богу, которая может исходить только от личности, от обособленного существа, только от целостного Я. Слияние с природой и достижение совершенства, девиз которого «всё — одно», может быть осуществлено только путем устранения личности и отказа от свободы.

Это — важнейшая мысль, на которой основана вся философия Чаадаева и без которой невозможно понимание его концепции истории. Ясно, что ни одно живое, действительно свободное существо не откажется от своей свободы, пусть даже во имя совершенства совершенств.

И поэтому Чаадаев вынужден констатировать, что свобода, которой мы обладаем, мнима, она -только видимость, а раз так, если ее по сути и нет, то, получается, от нее не обидно и отказаться. «Наша свобода заключается лишь в том, что мы не ощущаем нашей зависимости: этого достаточно, чтобы почесть себя совершенно свободными».

Совершенство — это соответствие формы содержанию. Содержание — полная зависимость, форма — человеческое сознание свободы. Поэтому силе, поддерживающей «мировой порядок», надо привести видимость человеческой свободы в соответствие истинному положению дел — всеобщей зависимости.

Он складывается из двух составляющих: это, во-первых, развитие в индивидуальном сознании идей, изначально брошенных туда Богом, и во-вторых, это процесс слияния индивидуальных в сознание общее, безличное.

Человек, развивая в себе разум и мораль, всё более вырабатывает в себе сознание подчиненности и одновременно с этим всё более отрекается от своей личности, всё более сливается с целым и общим. Т.е. разум и мораль одновременно являются в человеке основой сразу двух составляющих прогресса по Чаадаеву. Они незаменимы для прогресса, они — «основа слияния сознаний и мирового развития разумного существа».

Итак, нравственность и разум, развившись в индивидууме, заставляют его сливаться с массой себе подобных. При этом образуется «нравственное целое» и Сверх-разум («всеобщий разум»). Вместе они составляют Сверх-сознание, высшую точку прогресса человечества, по Чаадаеву. А вот уже это безликое Сверх-сознание, уже в полной мере может слиться со всем миром, т.к.

в нем уже нет ничего, что бы этому препятствовало — нет ни Я, ни свободы. Сверх-сознание становится одной из слепых стихийных сил мира, и мир благодаря этому обретает полную однородность и совершенную подчиненность закону общего, закону отчуждения. Это и есть, по Чаадаеву, высшее совершенство, цель прогресса человечества и мира.

«…совершается великое действие слияния душ и различных нравственных сил мира в одну душу, в единую силу. Это слияние — вот предназначение христианства. Истина едина: царство Божье, небо на земле». Дело в оценке. Чаадаев руководствуется нехристианскими ценностями и поэтому видит в Сверх-человеке цель истории.

Но есть и другая, христианская оценка: «Град Земной, в Августиновском смысле, твердыня противления и ненависти к Богу, отстроится тогда, когда личность будет окончательно поглощена целым; но печать этого града — печать Антихристова — будет наложена на чело лишь того, кто не сумеет прежде всего отстоять свою личность, — не самолюбивые, конечно, притязания, не поверхностное своенравие внешнего человека, но свое внутреннее бытие, с его святынями, залогами и обетами сердца, и непреклонную силу свободного самоопределения «перед людьми и Божеством»… Здесь с Чаадаевым можно долго спорить (например, с тем, что у русского народа не было исторической юности, и что от прошлого нам ничего не осталось). Но и здесь дело прежде всего в оценке. Какая основная мысль первого письма? — Русские не приняли участия во всемирном прогрессе, они оторваны от христианской Европы, которая движет этим прогрессом. «Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума»; «В крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс».

Еще одним важнейшим положением системы Чаадаева является утверждение, что возможно «небо на земле», возможно осуществление царства Божьего усилиями человеческими. Чаадаев считает, что и в этом мире может быть построено царство Божье — царство Божье без Бога, не требующее Его пришествия.

Оно раз и навсегда закрепит и освятит мировой порядок. «Небо на земле» — высшая форма самоутверждения безбожного человечества — мы сами всё можем сделать без Бога и вместо Бога.

«Невзирая на все незаконченное, порочное и преступное в европейском обществе, как оно сейчас сложилось, всё же царство Божие в известном смысле в нем действительно осуществлено, потому что общество это содержит в себе начало бесконечного прогресса и обладает в зародыше и в элементах всем необходимым для его окончательного водворения в будущем на земле.» «В мире христианском всё должно непременно способствовать установлению совершенного строя на земле, да и ведет к этому на самом деле».

Источник: https://studwood.ru/911822/filosofiya/hristianskaya_filosofiya_chaadaeva

Введение

Актуальность: История русской философии является важнейшей компонентой системы высшего философского образования.

Раскрытие темы данной работы, будучи одной из базовых философских концепций, даст не только некоторое представление о русской философии, но и поспособствует постижению ее сущности.

Необходимо изучение русской философии в современной России, ибо оно способствует прояснению ее исторической судьбы, выявлению характерных черт и, тем самым, способствует дальнейшему развитию российской культуры и цивилизации.

Проблема России, то есть характеристика её настоящего осознания и уяснение будущего, была для Чаадаева главной темой. Можно даже сказать, что все другие проблемы — из области философии, истории, гносеологии, онтологии, истории философии он рассматривал в связи с этой главной темой.

Разумеется, занимаясь ими, он входил в них как в таковые, высказывал много глубоких идей, но все же, его интеллектуальная деятельность была направлена главным образом на решение центральной для него проблемы — России.

Все это относится, прежде всего, к философическим письмам.

Совокупность решений названных трех составляющих частей проблемы можно назвать «чаадавеской» концепцией России, и концепция эта сводится к следующему: Россия является страной аномальной, её история и деятельность складывается вопреки, в противоречии с законами развития и существования народов. Чаадаева не занимают положительные стороны жизни русского народа — его внимание устремлено на поиск, выявление её пороков, несовершенств, заблуждений.

Аномальность России Чаадаев осознает с помощью антитез её истории и современности некоторым всеобщим законам истории человечества и человеческого общежития. Многое в России зависит от её географического положения, но не оно является главной причиной изолированности русской цивилизации от общечеловеческого развития.

Россия, полагал Чаадаев, восприняла религию и культуру от Византии, находившейся вне Востока и Запада, и потому осталась вне истории мировой цивилизации.

Целью этой работы является рассмотрение историософской концепции П.Я. Чаадаева.

• В соответствии с поставленной целью сформулированы следующие задачи исследования:
• 1. Охарактеризовать и определить, что за личность был Чаадаев Петр Яковлевич
• 2. Осветить его историософскую концепцию

Петр Яковлевич Чаадаев родился 8 июня (27 мая по старому стилю) 1794 года. Уже в трехлетнем возрасте мальчик остался без родителей. После смерти отца и матери он вместе с братом Михаилом попал из захолустья Нижегородской губернии в московский дом князя Д.М. Щербатова, ставшего, совместно с графом Толстым, их опекуном.

1. В 1808 году Петр и Михаил Чаадаевы вместе с двоюродным братом Иваном Щербатовым поступили в Московский университет.
2. Если судить по отзывам Чаадаева о профессорах, то его захватили в студенческие годы такие науки, как русская поэзия и красноречие, философские и политические науки, римское право и история, политическая экономия и дипломатия.
3. В мае 1812 года Чаадаев вступает юнкером в гвардию и затем определяется подпрапорщиком в Семеновский полк.

С 1817 по 1821 год Чаадаев служит адъютантом командира гвардейского корпуса Васильчикова, в лейб-гусарском полку, который стоял в Царском Селе. Именно к тому времени относится дружеское общение с Пушкиным, основанное на общей склонности к глубокому размышлению, на стремлении осмыслить русскую действительность.

Петр Чаадаев был чрезвычайно яркой фигурой в петербургском обществе. Он часто общался с великими князьями Константином и Михаилом Павловичами, милостиво к нему расположенными. Чаадаев был замечен и самим царем Александром I.

Никто, кроме самых близких по духу людей, не мог сомневаться в блестящей карьере молодого офицера. В октябре 1820 года произошло очередное возмущение деспотическими аракчеевскими порядками, на сей раз — в гвардейском Семеновском полку, над которым шефствовал сам Александр I.

Сообщить о перипетиях семеновской истории царю, находившемуся в Троппау на конгрессе пресловутого Священного союза, взялся адъютант командующего корпусом графа Васильчикова Петр Чаадаев.

Многие усмотрели в этом поступке стремление еще больше приблизиться к престолу, желание сделать карьеру. В декабре 1820 года Чаадаев подает в отставку. Трудно выделить какую-либо одну, решающую причину этого поступка.

Не исключено, что после беседы с царем погасли надежды Чаадаева на «надлежащий путь» к славе, на соединение личной карьеры с государственными преобразованиями.

Вопрос об отношении Чаадаева к декабрьскому восстанию и членстве его в тайных обществах является предметом постоянных дискуссий. Как бы то ни было, Чаадаев был в очень близких отношениях с руководителями Северного общества. Но он всегда выступал против насильственных методов ведения борьбы.

Когда декабристы выступили против царя, Чаадаев был за границей. Еще в 1823 году он отправился в трехлетнее путешествие. Петр Яковлевич посетил Англию, Францию, Италию, Швейцарию, Германию. В Карлсбаде он встречался с немецким философом Шеллингом.

На родину Чаадаев вернулся лишь осень 1626 года, когда его друзья-декабристы были осуждены.

Поражение декабристского движения передовая общественность переживала очень глубоко. У Чаадаева для этого были и причины личного характера.

С осени 1826 года Чаадаев жил в имении тетки в Дмитровском уезде. Пять лет продлилась его затворническая жизнь, наполненная напряженной мыслительной работой.

Его позиция в тот период очень хорошо иллюстрируется содержанием письма к Вяземскому: «Неужто надобно непременно делать дела, чтобы делать дело? Конечно, можно делать и то и другое, но из этого не следует, чтобы мысль…

не могла быть вещь очень дельная. Настанет время, она явится и там».

Доподлинно неизвестно, чем занимался Чаадаев эти пять лет. Возможно, что помимо сохранившихся в полицейских архивах произведений были и другие работы. Известно точно, что к 1830 году он написал работу «Философические письма». С 1831 года он навсегда поселяется во флигеле большого дома Е.Г. Левашевой на Ново-Басманной. Здесь живет какое-то время вместе с М.

Бакуниным, знакомится с В. Белинским. Чаадаев не принадлежал, очевидно, ни к одному из образовавшихся тогда кружков. Он постоянно ощущал учрежденный над ним тайный надзор, от которого не избавляло и пятилетнее «примерное» поведение в деревенской глуши. 31 января 1833 года цензурный комитет не дал разрешения на опубликование представленной Чаадаевым книги.

Шум от первой — и единственной прижизненной — публикации Чаадаева был огромный. Герцен очень образно уподобил «Философическое письмо» выстрелу среди ночи. В первом из философских писем Чаадаев советует своей корреспондентке придерживаться всех церковных обрядов, упражняться в покорности, что, по его словам, «укрепляет ум».

По мнению Чаадаева, только «размеренный образ жизни» соответствует духовному развитию. В отношении России Чаадаев высказывается весьма критически, полагая, что одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его, мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих.

Мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений.

В то же время он всемерно превозносит Западную Европу, полагая, что там идеи долга, справедливости, права, порядка родились из самих событий, образовывавших там общество, входят необходимым элементом в социальный вклад. Чаадаев видел в католической церкви, господствующей на Западе, поборницу просвещения и свободы. Одновременно Чаадаев критиковал крепостное право в России.

Тон гонениям задал управляющий департаментом духовных дел иностранных исповеданий Ф.Ф. Вигель.

В письме митрополиту от 21 октября 1836 года он обращает пастырское внимание на то, что в «богомерзкой статье нет строки, которая бы не была ужаснейшею клеветою на Россию, нет слова, кое бы не было жесточайшим оскорблением нашей народной чести».

Далее достаточно четко формулируется обвинение в преступной принадлежности к революционной партии. Далее, последовала резолюция царя, в соответствии с которой Чаадаева объявляли умалишенным. Ему предписывалось не выходить из дома. Полицейский надзор ожесточился открытыми принудительными мерами.

Он пишет, что бесплодность исторического развития России в прошлом представляет собой в некотором смысле благо, так как русский народ не скован окаменелыми формами жизни и потому обладает свободой духа, чтобы выполнить великие задачи будущего, которые стоят перед ним.

При этом он придавал большое значение православию, которое, по его мнению, способно оживить тело католической церкви.

Чаадаев и в конце своего жизненного пути остался верен своему принципу: искать истину вопреки официальному запрету, вопреки официальному мнению властей, вопреки существованию этих властей, но не любой ценой, не ценой своей головы, а соблюдая осторожность, заискивая перед власть предержащей, заверяя ее в полной преданности.

30 октября 1837 года Николай I на доклад московского генерал-губернатора князя Д.В. Голицына о прекращении «лечения» Чаадаева наложил следующую резолюцию: «Освободить от медицинского надзора под условием не сметь ничего писать». Чаадаеву было разрешено выходить на прогулки, но не наносить визитов.

Он продолжал оставаться «сумасшедшим», его опасались.

Петр Яковлевич Чаадаев умер квартирантом в чужом доме 14 апреля 1856 года по старому стилю.

Через все перипетии личной жизни Чаадаев пронес глубокую и неординарную любовь к Отечеству, к русскому народу. Любовь к Отечеству для него — далеко не одно и то же, что любовь к царствующему дому и «публике», погрязшей в прихотях и похотях.

В период расцвета творческих сил мыслителя укрепилась его вера в светлый идеал такого общественного устройства и такого пути развития, при котором все народы обретут просвещение и свободу. С верой в грядущий час России Чаадаев прошел свой путь до конца.

Источник: https://studbooks.net/788951/filosofiya/chaadaev_petr_yakovlevich

Философские идеи Чаадаева (стр. 1 из 5)

План

1. Философские идеи П.Чаадаева

Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) принадлежал к родовой знати России.Получив превосходное домашнее образование (в качестве учителей приглашались даже профессора университета), Чаадаев в 1808 г. поступил в Московский университет, где подружился с А. С.

Грибоедовым и будущим декабристом И. Д. Якушкиным. Во время Отечественной войны 1812 г. — в действующей армии. Он участник Бородинского сражения, сражения под Кульмом.

Еще до войны, интересуясь философскими проблемами, Чаадаев, блестящий гусарский офицер, был занят поисками истинного миропонимания. Он вступает в масонскую ложу «Соединенных друзей», становится даже «мастером», но разочаровывается в масонстве и в 1821 г.

покидает это тайное общество. В том же году Чаадаев дает согласие И. Д. Якушкину вступить в другое тайной общество — декабристское общество «Союз благоденствия».

Муравьевым-Апостолом, знаком также был с его братом, казненным после декабрьского восстания на Сенатской площади, С. И. Муравьевым-Апостолом. Но декабристом Чаадаев не стал при всем сочувствии к их идеям и взглядам (антикрепостничество, вера в просвещение, необходимость конституции); он был противником политического насилия, тем более кровавого.

Во время кульминации декабристского движения Чаадаев был за границей (1823-1826), куда он выехал после неожиданной отставки накануне предполагаемой блестящей карьеры в качестве флигель-адъютанта царя Александра I.

Тем не менее, возвращаясь в Россию, Чаадаев был подвергнут допросу, его бумаги, книги были изъяты и тщательно просмотрены, из чего был сделан вывод, что «он имел самый непозволительный образ мыслей и был в тесной связи с действовавшими членами злоумышленников».

Однако, поскольку в ходе следствия над декабристами выяснилось, что Чаадаев не принимал участия в деятельности тайных обществ, не причастен к политическим акциям декабристов и расходился с ними в оценке их намерений, он был «допущен» на родину и освобожден от дальнейших следствий по этому делу.

Отношение Чаадаева к движению декабристов в определенной мере подобно пушкинскому, так как поэт также близко знал многих декабристов, разделял их просветительские идеи, но далеко не всегда солидаризировался с их программой и действиями. Это сходство не было случайным. С юности и до конца своих дней Пушкин был близким другом Чаадаева, который оказал большое воздействие на становление поэта как мыслителя.

При всей изменчивости конкретно-исторических оценок Чаадаева даже по такому вопросу, как предназначение его родины, в его философских воззрениях был неизменный идейный стержень.

В разгар гонений и обвинений мыслителя в том, что он втаптывает в грязь свою родину и оскорбляет ее верования, сожалея о публикации «Письма», содержащего во многом уже преодоленные представления, Чаадаев писал графу С. Г.

Что представляют собой основные философские идеи Чаадаева, которые он был готов подписать кровью? Будучи одним из самых философски образованных людей России, Чаадаев ценил воззрения античных мыслителей, особенно Платона и Эпикура, однако первостепенное значение для него всегда имела христианская философия.

Он хорошо знал труды Декарта и Спинозы, Канта и Фихте, был знаком лично с Шеллингом, встречался с ним и обменивался письмами и безусловно имел основательные представления о его системе взглядов.

В отличие от русских шеллингианцев, которые исходили из раннего Шеллинга, его натурфилософии и «философии тождества», Чаадаев отмечает близость своих взглядов с миропониманием позднего Шеллинга, перешедшего к «философии откровения», «стремясь, — как сам Шеллинг пишет в письме к высоко чтимому им Чаадаеву, — преодолеть господствовавший до сих пор рационализм (не богословия, а самой философии)», т. е. соединить философию и религию. К Гегелю, которым начала увлекаться русская образованная молодежь 30-40-е гг., Чаадаев сначала отнесся настороженно и критически как к антиподу Шеллинга, но затем оценил высоко как создателя синтетической философии, соединившей субъект и объект. Гегель, синтезировавший учение Фихте и Шеллинга, по словам Чаадаева, — «последняя глава современной философии».

Философия самого Чаадаева основывается на христианском религиозном учении. «Хвала земным мудрецам, — пишет он во втором «Философическом письме», — но слава одному только Богу!».

В противоположность деизму, признающему Бога только в качестве создателя мира и его перводвигателя, Чаадаев подчеркивает непрерывность действия Бога на мир и человека, ибо он «никогда не переставал и не перестанет поучать и вести его до скончания века». «Наша свобода» — это «образ Божий, его подобие» (там же).

Однако без идей, нисшедших с неба на землю, «человечество давно бы запуталось в своей свободе», которую человек часто понимает, «как дикий осленок», и, злоупотребляя своей свободой, творит зло.

В пятом «Философическом письме» мыслитель следующим образом формулирует «символ веры (credo) всякой здравой философии»: «Имеется абсолютное единство во всей совокупности существ», «это единство объективное, стоящее совершенно вне ощущаемой нами действительности».

«Великое ВСЕ» «создает логику причин и следствий», — утверждает философ, но при этом он отвергает пантеизм, который факты «духовного порядка» отождествляет «с фактами порядка материального».

На этих основаниях создается его оригинальная философия истории, историософия. Ставя перед собой задачу «построить философию истории», «размышляя о философских основах исторической мысли», Чаадаев рассматривает проблему соотношения фактов и достоверности.

С одной стороны, полагает он, «никогда не будет достаточно фактов для того, чтобы все доказать», с другой — «самые факты, сколько бы их ни собирать, еще никогда не создадут достоверности».

Особое внимание философ уделяет проблеме соотношения личности и общества в процессе исторического развития. Для него «единственной основой нравственной философии» и «основой понятия истории» является замена отдельного существования Я «совершенно социальным, или безличным».

В философии истории Чаадаева важное место занимает его трактовка вопроса о взаимоотношении между различными народами в процессе их исторического развития.

Чаадаев стремится определить всеобщий закон существования и развития человечества, придающий смысл историческим фактам и обусловливающий объективную необходимость исторических событий и нравственный прогресс в обществе. Таким законом для него является действие Бога, Провидения.

Притом «способность к усовершенствованию» народов и «тайна их цивилизации» состоит в «христианском обществе», ибо только оно «действительно руководимо интересами мысли и души».

Дохристианские общества в Греции и Риме, в Индии и Китае, в Японии и Мексике, по мнению Чаадаева, даже в своей поэзии, философии, искусстве служили «одной лишь телесной природе человека» и поэтому оцениваются им невысоко. Провидение, «мировой разум» проявляется как «разум христианский».

«Для меня, — отмечает он, — к этому сводится вся моя философия, вся моя мораль, вся моя религия». Это для него выступает и как критерий оценок различных периодов истории, отдельных личностей, стран и народов.

Парадоксальность философии Чаадаева, которую замечали еще его современники и исследователи, проявляется в некоторой произвольности исторических оценок мыслителя.

Деятельность Моисея и царя Давида, хотя они принадлежат к дохристианской эпохе, характеризуется им весьма положительно: так как первый «открыл людям истинного Бога», а второй «был совершенным образцом самого святого героизма». Но вот имя Аристотеля, заявляет «Басманный философ», «станут произносить с некоторым отвращением».

В то же время совершенно неожиданно реабилитируется «от порочащего его предвзятого мнения» язычник Эпикур, несмотря на то, что он материалист. Положительно также оценивается основатель ислама Магомет, поскольку Чаадаев считает, что исламизм происходит от христианства и является одним из разветвлений «религии откровения».

Но вот протестантизм, несомненно, христианская конфессия — характеризуется отрицательно, против чего протестовал Пушкин в последнем неотправленном письме к своему другу.

Чаадаев как личность и его философские воззрения оказали большое воздействие на развитие русской общественной мысли. Он стоит у истоков размежевания русских мыслителей в 30-40-х гг. ХГХ в. на так называемых западников и славянофилов.

В первом «Философическом письме» он выступил во многом как западник. А. И. Герцен называл это «письмо» «выстрелом, раздавшимся в темную ночь», «безжалостным криком боли и упрека петровской России».

Источник: https://mirznanii.com/a/233495/filosofskie-idei-chaadaeva